Встреча Нового года в компании русской аристократки

За несколько дней до НГ у нас раздался телефонный звонок. Звонила Ольга Владимировна Росси. Знакомая фамилия? Да-да, потомок Карло Росси.

После наших печальных землетрясений 2010-2011 годов многие уехали из Крайстчерча, не желая жить в полуразрушенном городе. Уехала и Ольга с мужем. Как она сюда попала и историю ее семьи читайте дальше. А мы были просто очень рады, что она приехала в город на праздники и захотела прийти к нам в гости. Собрались близкие друзья и мы чудесно посидели. Оливье, елка, шампанское, разговоры, воспоминания... Правда, НГ мы встречали по Рио-де-Жанейрскому времени, потому что гости пришли уже к 3 часам дня 1 января, но именно эту встречу НГ я запомню надолго.

Ольга Росси (справа) и наша подруга Татьяна на качалке в моем саду

Потому что Ольга Владимировна - это история России.

Два года назад меня попросили написать несколько очерков об интересных русских, живущих в нашем городе, для книги "Новая Зеландия говорит по-русски", и, конечно же, Ольга Росси была первой, о которой я подумала. Хочу поделиться этой историей с вами. (Извиняюсь заранее, что мне пришлось перенести все сноски в скобки и они слегка захламляют текст)

РУССКАЯ ДУШОЙ

Пра-пра-внучка знаменитого русского архитектора Карло Росси, Ольга Росси никогда не жила на родине своей семьи. Она родилась в Шанхае в 1942 году в семье правнука Карло Росси Владимира Эмильевича Росси.

В этом очерке сделана попытка не только рассказать об Ольге, но и воссоздать историю ее предков и показать извилистый путь, который они прошли в дореволюционной и послереволюционной России, и их жизнь в эмиграции.

История семьи
В Ольге Росси соединилось такое множество кровей — итальянская, немецкая, французская, польская и русская — что, если бы не ее мать, бежавшая из России после революции 1917 года, но привившая ей любовь к русскому языку, истории и культуре, она вполне могла бы считать себя гражданкой мира.

Архитектор Карло Росси был сыном сын балерины Гертруды Росси (Урожденная Гертруда Аблехер из Мюнхена. Отец Карло неизвестен, но скорее всего им был итальянец по фамилии Росси. Отчимом был французский танцовщик и балетмейстер Шарль Ле Пик. Семья переехала в Петербург, когда Ле Пик получил приглашение от дирекции императорских театров возглавить балет Петербургской императорской труппы). Он родился в 1775 году в Неаполе, но с 8 лет жил с матерью и отчимом в Петербурге, русский язык и культура стали ему родными. Карло оставил след в российской истории и градостроительстве, построив множество великолепных зданий. Среди них Михайловский и Елагин дворцы, ансамбли Сенатской площади со зданиями Сената и Синода, Дворцовой площади со зданием Главного Штаба и триумфальной арки, Александринской площади со зданием Александринского театра. У него было 12 детей от двух жен.

Эмиль Росси, дед Ольги, родившийся в 1839 году, был внуком Карло. Из-за бурной истории послереволюционной эмиграции, сведений о нем сохранилось мало. По рассказам Доры, дочери Эмиля и тетки Ольги, в молодости Эмиль был одним из личных врачей Елены Павловны (Немецкая принцесса Фредерика Шарлотта фон Вюртемберг), супруги сына Павла I Михаила. Сопровождая ее во время путешествий за границу, он встречался там с композиторами Листом и Вагнером. Ему нравилась светская жизнь, он любил рауты и балы. Эмиль не оставил следа в истории, как его знаменитый предок, но он все же участвовал в историческом событии – Русско-турецкой войне 1877-1878 годов. Это была судьбоносная военная кампания, принесшая России победу и возврат части территорий, утраченных во время Крымской войны. Эмиль служил врачом в гренадерском лейб-гвардии полку, и, согласно дневнику Доры, находился в отряде легендарного генерала Иосифа Гурко, который участвовал в переломном этапе той войны – взятии редута Горный Дубняк в октябре 1877 года. Эта победа позволила русским войскам отрезать сообщения к Плевне и они смогли, после троекратного провала в предыдущих операциях, наконец отвоевать ее у турков (За участие в этой войне Эмиль Росси был награжден орденами Анны 2 степени, Владимира 2 и 3 степени с мечами, и Румянцевским железным крестом). До самой смерти Эмиль дружил со своими однополчанами, включая и командира полка генерал-майора Юлиана Любовицкого (В сражении под Горным Дубняком под Любовицким была убита лошадь, сам он был ранен двумя пулями, но остался во главе полка, и, когда рядом с ним был убит барабанщик, Любовицкий снял с него барабан, надел его на себя и продолжал «бить наступление», которое и закончилось взятием редута ). Эмиль настаивал чтобы его сын Владимир также стал гренадером, и когда тот был зачислен в лейб-гвардии конно-гренадерский полк, он, как сказано в дневнике Доры, любил говорить: «А Вова, хоть и вышел в кавалерию, но все же гренадер!»

После окончания войны Эмиль поступил на государственную службу, дослужившись до должности главного медицинского инспектора Петербургского военного округа в чине тайного советника. Этот чин соответствовал званиям генерал-лейтенанта и вице-адмирала.

Ольга вспоминает слова Доры: "Эмиль работал в Адмиралтействе рядом с царем Александром III и, затем, Николаем II. Ему никогда не приходилось стучаться, чтобы войти в кабинет царя. Дедушка ходил на работу пешком, потому что жил совсем рядом – на Мойке, угол Кирпичного переулка». Этот дом был построен для прадедушки Ольги с бабушкиной стороны, Руссо (Дом стоял слева, если стоять спиной к Мойке, лицом к Кирпичному переулку. Прабабушка Ольги, урожденная фон Мельтцер, которая вышла замуж за Руссо, продала этот дом Русскому банку, но он был снесен после революции). Тот был гугенотом, а его предки еще в 17 веке бежали от резни, устроенной протестантами во Франции, в Варшаву. В Петербург его предки переехали в 18 веке.

Когда Эмилю было уже за 50, он женился на 23-летней Софи Руссо, мать которой, Доротея фон Мельтцер, была из обрусевших немцев.


Большая семья фон Мельтцеров любила проводить вечеринки, играть на фортепьяно и петь. Ольга говорит мечтательно: "Каждый раз, когда я слышу дуэт — по русски и, особенно, по-немецки — я думаю ¬– а вдруг это один из тех, которые они тогда пели''.

Мельтцеры тоже имели интересную историю, хотя известность в России получил их семейный бизнес, а не отдельные личности. Фридрих Иоганн, первый из переехавших в Россию Мельтцеров, еще мальчиком поступил работать на производство карет. По-видимому, он был способным рабочим, потому что владелец каретного бизнеса, у которого не оказалось прямых наследников, в завещании отписал ему свой бизнес. В 1860 году Мельтцер купил мебельное производство и основал Торговый дом "Мельтцер Ф. и К", который стал поставщиком эксклюзивной мебели и дизайнером интерьеров для императорского дома, включая Зимний дворец и Ливадию. Позже компания диверсифицировала производство, начав выпускать и мебель для среднего класса, больничную и деловую мебель, ювелирные украшения, вытачивали винты для первых аэропланов, делали гидросамолеты, пропеллеры, а, во время первой мировой войны даже производили аппараты телефонной и телеграфной связи.

Ольга до сих пор хранит два колечка и цепочку от Мельтцеров.

Торговый дом Мельтцеров рухнул вместе с императорский Россией. Внук Фридриха, Роман, унаследовавший бизнес, эмигрировал в Берлин, и открыл там мебельное производство. Дальнейшая судьба этого производства неизвестна. По-видимому, оно погибло во время второй мировой войны.

А производство в Петрограде в начале 1918 года было национализировано, переименовано в государственную деревообделочную фабрику и закрыто. В течение следующих 90 лет производство то открывалось, то закрывалось, собственники и названия фабрики непрерывно менялись (Среди собственников были: Объединение предприятий и коллективов безработных при Ленинградской бирже труда, 4-й Госстройтрест, Интурист и ЛПО "Ленмебельдревпром»), но мебель эту советский народ не жаловал и предпочитал итальянскую – за взятку или по знакомству. В 1997 году, под именем АОЗТ «Севзапмебель», фабрика обанкротилась.

Родители Ольги: София Балк и Владимир Росси
Мать Ольги, София Балк, родилась в Симферополе в 1904 году, а выросла в Алуште. Первые Балки приехали из Германии еще при Екатерине II, входила в свиту Екатерины, перебравшуюся в Россию вместе с ней.

Отец Софии работал в банке, а мать содержала летний пансион в Алуште для людей искусства из Петербурга и Москвы. Дядя Софии, генерал-майор Александр Павлович Балк, в ноябре 1916 года стал губернатором Санкт-Петербурга (А. П. Балк был арестован во время Февральской революции и брошен в Петропавловскую крепость. Затем воевал а Белой армии, а после ее разгрома жил в эмиграции в Югославии и Бразилии).

Революция 1917 года положила конец беззаботной жизни аристократии и дворянства.

Мать Софии умерла незадолго до революции, а отец – вскоре после нее. София переехала в Симферополь к одной из своих теток. Поскольку, по сравнению с пришедшими к власти комиссарами, она считалась высокообразованной, ее в 15 лет заставили работать в ЧК, где она стала свидетелем многих кровавых событий. В первый же свой рабочий день ей пришлось иметь дело с горой трупов расстрелянных и собранных на улицах, умерших от голода людей, которых на грузовике привезли во двор ЧК.

Вскоре одна из ее теток, Ева, попала в тюрьму, и София носила ей еду. Ольга вспоминает рассказы матери: «Моя мать была красива и могла пофлиртовать, чтобы пронести Еве поесть. В тюрьме Еву изнасиловали и она забеременела. Когда ее наконец выпустили, у нее произошел нервный срыв. Она родила, но от стыда не вернулась в Крым. Семья ее больше никогда не видела».

А другой своей тетке, Фросе, и ее мужу Федору, София со знанием дела посоветовала зарыть в землю свои драгоценности, и даже запасы продовольствия, чтобы их не украли большевики. Все это было надежно закопано, и при обыске не обнаружено.

С большим трудом, София смогла сбежать из России в 1924 году и прожила почти 25 лет в эмиграции в Шанхае. Концы с концами ей удавалось сводить, работая швеей, дизайнером одежды, и моделью. Связь с родными, оставшимися в Советском Союзе, была потеряна. Одна из родственниц написала ей: «Ты забудь родных, никогда больше не пиши. Погубишь нас…» В Шанхае же София вышла замуж за Владимира Эмильевича Росси, сына Эмиля Росси и Софи Руссо.

Владимир родился в 1894 году и воспитывался в престижном Пажеском корпусе, знал шесть языков.

Затем служил в Императорском лейб-гвардии конно-гренадерском полку. Во время празднования 300-летия дома Романовых Владимир был пажом дочери Николая II, великой княжны Татьяны.



Владимир Эмильевич Росси в форме офицера имперского конногвардейского полка. Картина из коллекции Ольги Росси

После революции Владимир остался верен присяге и царю, и сражался с большевиками сначала в армии Деникина, а потом с донскими казаками. В 24 года он получил звание полковника. Казаки его очень любили и называли его «Россия» по созвучию его имени с именем страны.


Эта популярность спасла ему жизнь. Когда его тяжело ранили в одном из боев в ноги и челюсть, два казака вынесли его и отправили на лечение. Он очнулся только через несколько дней — уже в Константинополе.

Для полковника Росси началась новая жизнь – как и для сотен тысяч других белых офицеров, вынужденных к эмиграции. Собравшись вместе, несколько русских офицеров создали ансамбль струнных инструментов.

«Это было где-то между Сербией и Италией. Они сами сделали себе балалайки и скрипки, и ходили по улицам, играли и пели, чтобы выжить. Он научился говорить по-итальянски. Успех был большой, голодать им не приходилось. Затем переехал во Францию, и в Ницце встретил свою сестру Дору. Через несколько лет они переехали в Париж», – вспоминает Ольга рассказы своей тетки.

В Париже, как многие другие бывшие офицеры, он выполнял подручную работу – водил такси, работал редактором в одной из многочисленных издававшихся в Париже русских газет, был гидом по Парижу для богатых американцев.

Отношение к русским было неоднозначным, поэтому удержаться ни на одной работе подолгу он не мог. Когда великая депрессия в Америке лишила его притока туристов, он стал искать работу в других странах. И тут ему помог друг, с которым он когда-то учился в Пажеском корпусе. Этот друг уже несколько лет работал в Китае – в политическом управлении муниципальной полиции французской концессии Шанхая – независимого от китайских властей поселения, располагавшегося в двух городских районах Шанхая, которое управлялось генконсулом Франции и имело собственные властные органы (К 1934 году, во время японско-китайской войны, когда Франция передала концессию прояпонскому марионеточному правительству, там проживало более 8 тысяч русских ). В концессии, в основном, и селились иностранцы, включая и русских эмигрантов. Владимир сразу же взялся за предложенную ему работу, которая требовала знания европейских языков: переводил документы, слушал новости из разных стран, составлял аналитические дайджесты и доклады. Работа была засекречена: в открытый доступ материалы не давались.

Почти сразу же после приезда в Шанхай, Владимир встретил Софию. Весной 1929 года, на балу, посвященном масленнице, она танцевала в русском костюме боярышни.


Это была любовь с первого взгляда. Ольга родилась в 1942 году. Ей было всего пять лет, когда ее отец скоропостижно умер в ноябре 1947 года.


В книге о своей матери «Русская сердцем. История Сонечки», вышедшей в Новой Зеландии в 2009 году, Ольга пишет, что мать была убеждена, что отца отравили. Владимир лежал в больнице с тифом, и Софии, не отлучавшейся от его постели в течение 10 дней болезни, сказали, что он пошел на улучшение, и что она может пойти домой отдохнуть. Однако на следующий день ей сообщили о смерти Владимира. О том, что на самом деле произошло, ей не сказали, но по словам соседа Владимира по палате, он начал кашлять и задыхаться сразу после того, как ему дали выпить гоголь-моголь, который он любил. Сразу же пришли санитары и увезли его из палаты.

Смерть мужа наложила глубокий отпечаток на психику Софии, которая после революции прошла трагическую школы работы в ЧК. Она не понаслышке знала о том, какими методами работают чекисты, а Шанхай в ту пору кишел советскими агентами. Сонечка была убеждена, что Владимира отравили, потому что он часто и открыто критиковал сталинский режим и отговаривал товарищей по эмиграции от возвращения в Советский Союз. А в ту пору, сразу после войны, советская пропагандистская машина работала на полную мощь: вот только возвратившиеся на родину эмигранты шли прямиком в Гулаг.

Доказать, конечно же, ничего не удалось. В сертификате о смерти Владимира причиной значился тиф.

Ольга цитирует свою мать: «Владимир остался верным своему воспитанию. Его вера в необходимость демонстрировать честь, долг, и верность царю лежала в основе всего, что бы он ни делал. Россия потеряла верного слугу Империи и патриота».

София также высоко ценила религиозность Владимира, и эта ценность навсегда осталась в семье и после его смерти.

Ольга хорошо помнит отпевание отца. «Отпевал его Иоанн Шанхайский и Сан- Францисский — который после моего рождения дал мне имя Ольга. Я видела гроб, видела профиль отца. Везде были русские имперские и полковые флаги и огромные белые хризантемы. Я с тех пор не терплю хризантем».

Есть у Ольги и трогательные детские воспоминания о том, как отец учил ее быть самодостаточной и терпеливой: «Каждую субботу мы ходили за хлебом, покупали два толстых батона черного хлеба и заворачивали их в наволочки. Я несла свою наволочку, будто это был маленький ребенок. Путь был неблизкий, и я уставала, просилась на ручки. А он говорил: Видишь, люди смотрят на тебя, ты большая девочка, они смеяться будут».

София с двумя дочерьми — 18-летней Мариной и 6-летней Ольгой — покинули Шанхай через год после смерти Владимира. Они уехали на одном из последних американских пароходов, предназначенных для перевозки военнослужащих. У них не было даже паспортов.


Семья переехала в Сан-Франциско, куда после разгрома Белой армии эмигрировал старший брат Софии. Тогда никто не мог себе представить, что Ольга когда-нибудь окажется в Новой Зеландии.

Детство и юность Ольги
Мать Ольги не смогла найти работу по специальности, и работала там, где не требовалась квалификация. Марина днем работала, а ночью училась в вечерней школе. «Это была очень тяжелая жизнь», вспоминает Ольга. К тому же их мать так никогда и не избавилась от мании преследования, которая появилась у нее еще в годы работы на ЧК и развилась после загадочной смерти ее мужа. И среди все прибывающих в Сан-Франциско русских эмигрантов ей часто чудились советские агенты. И как только на кого-либо из новых знакомцев падало подозрение, семья немедленно переезжала.

Интегрироваться в американское общество вновь прибывшим русским было практически невозможно: эра маккартизма наложила свой отпечаток на восприятие русских американцами: все они для американских обывателей были коммунистами. И русские фактически были обречены на общение друг с другом.

Поэтому в Америке Ольга росла русской. "Мое детство в Америке было очень похоже на детство дореволюционной русской девушки». Но все же у нее было больше приключений, чем у тургеневской девушки: она ходила на занятия русских скаутов, и один раз в год ездила в лагерь на три недели. Палатки скауты ставили прямо в огромном национальном парке Иосемит (Yosemite), занимающем около 3 тысяч квадратных километров, где открыто гуляли дикие звери. Риск был частью закалки характера. Сладкое в палатку заносить запрещалось. Но однажды девочки, вернувшись домой, обнаружили в своей палатке мишку – маленького черного медвежонка, который лакомился зубной пастой. То-то было визгу!

Семья была глубоко религиозной: ходили в православную русскую церковь несколько раз в неделю, включая субботы и воскресенья, отмечали все религиозные праздники, именины, участвовали в ежемесячных встречах, которые проводило русское общество. Семья, особенно тетя Дора, дружили с Марией Петровной Столыпиной, которая на всю жизнь осталась глухой после взрыва в киевском оперном театре в 1911 году. Этот взрыв унес жизнь ее отца. А Ольга дружила с ее внуком Гэриком. «Она иногда брала нас на прогулки, и рассказывала сказки. У нее было чудесное воображение, мы дрожали от страха».

В 1951 году в Сан-Франциско переехала Дора. Она поселилась с вдовой и дочками брата. Ольга вспоминает, как много времени они проводили вместе: «Она меня воспитывала, много рассказывала про папу. По субботам когда они не работали, я приходила к ней в комнату, залезала к ней под одеяло, и просила – расскажи мне о папе, о своем детстве».

Когда пришло время идти в школу, Ольга пошла учиться в школу при католическом монастыре Святой Агнессы. Монахини постоянно делали ей замечания, потому что Ольга крестилась православным способом, справа налево. «Одна вообще сказала мне – почему ты тогда не поедешь обратно в Москву? Они не понимали, что мы сами бежали от коммунистов».

Четыре раза в неделю Ольга училась еще и в вечерней русской школе, где преподавались Закон Божий, русская грамматика, литература, дореволюционная история России и география. Часть учебников присылалась из России, и прежде, чем их дать нам, учителя заклеивали страницы с портретами Ленина и Сталина плотной коричневой бумагой.

Никаких американских увлечений у нее не было – все вокруг, кроме школы, было русское, и даже бойфренд у Ольги был русским. «Нас никто не хотел, у меня не было американских друзей. Тогда жить в своем сообществе было нормально: в нашей школе учились также итальянцы и ирландцы, и все они держались своих сообществ.

Ольга знала, что ее отец мечтал поехать во Францию и показать жене и дочкам Европу. И когда приехала Дора, София начала копить деньги, чтобы хотя бы Ольга смогла исполнить мечту отца. Дочь Доры Марина, жившая в Париже, нашла ей работу опэр (Au pair, работа — чаще всего присмотр за детьми и помощь по хозяйству — для молодых людей в семье принимающей страны за питание, проживание, карманные расходы и возможность практиковаться в языке). Так что днем Ольга три часа занималась французским в Альянс Франсез (Поддерживаемая посольствами Франции культурно-просветительская некоммерческая организация), а потом сидела с девочкой в принимавшей семье.

Год в Париже прошел быстро, но Ольга решила остаться еще на год, чтобы взять курс французского языка и литературы в Сорбонне. София опять помогла деньгами, а Ольга взяла несколько подработок: сидела с ребенком, водила гулять мальчика, помогала мыть и кормить ребенка.

Париж в те времена был неспокоен. Гражданская война в Алжире за независимость в 1954-1962 годах сопровождалась городским терроризмом, в том числе взрывами в Париже. Однажды пластиковая бомба взорвалась в гостинице. «Я жила тогда возле Сорбонны в пансионе для молодых женщин, на 5 этаже, у нас это было как землетрясение, все окна вылетели», вспоминает она.

А на третий год Дора предложила ей попытать счастья в американском госпитале, где работали ее знакомые, знавшие также и Владимира Росси. Ее взяли телефонисткой за знание языков. Прошло всего две недели, когда она встретила Джона. Эта встреча и решила ее судьбу.

Судьбоносная встреча
Как оказалось, появление нового девичьего голоса на телефонной линии на осталось незамеченным и молодые доктора любопытствовали, кому он принадлежит. Однако заходить в комнату телефонистов запрещалось.

«Я была на иcпытательном сроке. Однажды меня решили протестировать оставили одну на 20 минут, работать на весь госпиталь, и оставили дверь открытой, потому что была страшная жара. А напротив была дверь в библиотеку. Я сидела спиной к двери, когда кто-то вошел. Когда он начал говорить, я была в ужасе и хотела только, чтобы мне дали спокойно работать. Но человек за спиной был настойчив и начал приглашать меня на свидание».

Она повернулась и согласилась – только, чтобы ее наконец оставили в покое. Но этого Джону Хоксу было достаточно для начала. Красавец, спортсмен, чемпион Новой Зеландии по легкой атлетике в десятиборье и чемпион Австралазии по десятиборью, Джон работал в той же больнице врачом. Когда он, наконец, рассмотрел ее при встрече, он был пленен красотой Ольги, ее доброжелательностью и улыбчивостью.

Ольгина улыбка уже не первый раз сыграла решающую роль в ее жизни. Когда София с детьми уезжала из Шанхая, чиновник, проверявший их документы на выезд в Америку, оказался русским, и, отобрав у них документы, он продержал вдову с двумя детьми в переполненной приемной целый день. Он явно не хотел давать им добро на выезд. И тогда маленькая Олечка улыбнулась ему так очаровательно, искренне, и обезоруживающе, что он сдался. В книге о матери Ольга пишет: «Его лицо осветилось, и, потрепав Ольгу по головке, он сказал ей нежно: 'Ты сегодня была очень хорошей девочкой'. Он выдвинул ящик, достал документы, поставил на них штамп, и протянул их Сонечке».

Роман Ольги и Джона развивался бурно и они поженились всего через полгода после встречи – 13 января 1963 года в православном соборе Александра Невского на улице Дарю. Ольге только исполнилось 20 лет. Именем Ольги в семье стало «Gorgeous» (Великолепная), а ее аристократическое происхождение и история семьи зачаровали Джона на всю последующую жизнь – он стал историком-любителем и до тонкостей изучил историю России.

Вообще-то Ольга никогда не думала, что выйдет замуж не за русского человека. Но, по ее словам, в Джоне «что-то было». Ольга оказалась единственной в своем классе русской школы, кто связал свою жизнь не с русским. Она шагнула в неизвестное, ведь она даже не представляла себе, где находится Новая Зеландия. “Это было где-то возле Южного полюса», – считала она.

Долгая дорога в Новую Зеландию
В 1967 году семья переехала в Англию, в Aylesbury, возле Оксфорда, где Джон продолжил профессиональную специализацию, готовясь к сдаче экзамена на ревматолога.

Эти четыре года были непростыми, особенно когда Джон на два месяца уехал в Шотландию, где ему нужно было подготовиться и сдать экзамен. У Ольги тут же потребовали освободить служебную квартиру. Снять другую в маленьком городке было невозможно – никто не хотел брать постоянно плачущего 3-месячного ребенка, больного пневмонией. И с трехмесячным Кристофером Ольга поехала на два месяца в Париж к знакомой, которая согласилась их приютить в своей маленькой квартирке. Потом, когда Джон вернулся, все равно пришлось переезжать несколько раз – то отопления не было, то крыша текла. Там же родилась Наташа. А в 1967 году Ольга, наконец, получила возможность побывать «возле южного полюса» — семья решила переехать в Окленд, где Джон нашел работу.

Там Ольга решила последовать примеру свое матери и занялась моделированием. Она делала дизайн шляп для крупнейшего в Окленде универмага Smith & Caughey, работала моделью для женского еженедельника Women's Weekly, а также была моделью для одежды торгового дома Колина Кея (Colin Kay), который позже стал мэром Окленда.

Многие в Новой Зеландии до сих пор могут помнить телевизионную рекламу печенья Aulsebrook и чая Белл (Bell), в котором на картине, изображавшей Наполеона, было показано, что именно император имел в руке, спрятанной под пиджаком. Там была, конечно же, чашка чая. И тут появлялась Ольга, зазывая: “Идите пить чай!»

В 1973 году родилась Екатерина, третий ребенок Ольги и Джона.

А в следующем году они вернулись в Англию, где Джон получил место консультанта-ревматолога в больнице Бедфорда, небольшого городка в 70 километрах к северу от Лондона. Ольга занималась семьей, а также готовила чай для пациентов и их семей, когда Джон два раза в неделю принимал частных пациентов на дому.

В те годы у Ольги было мало связи с русской культурой. Она только старалась не пропускать службы в лондонском Успенском соборе и Всех Святых в саду Эннисмор (Cathedral of the Dormition and All Saints in Ennismore Gardens) на Пасху и Рождество.

Когда Ольге исполнилось 40 лет, она решила "сделать что-то со своей жизнью'' и основала бутик, который производил и продавал ароматические смеси, кружевные изделия, ленты и подушки. Она представила их на выставках в Париже и даже Дубае, где она встретилась с эмиром Дубая.

А однажды ее изделиями заинтересовалась Принцесса Диана, которая заказала два набора ее изделий. После бутика она открыла магазин, где продавала фирменную одежду из Германии и Франции.

Миллионером Ольга не стала. "Бизнес не приносил денег, но это было очень весело,'' – вспоминает Ольга. Однако в 1992 году она была вынуждена закрыть магазин, чтобы ухаживать за сыном, который, как оказалось, был неизлечимо болен. Кристофер умер в 97 году, когда ему было 32 года.

А дочки Ольги и Джона тоже подолгу не жили на одном месте, и тоже несколько раз меняли свои занятия. Екатерина изучала русский язык и маркетинг в Лондонском университете и в 1995 году уехала в Москву работать в фирме Coopers & Lybrand. Проработав там три месяца, она перешла в рекламную компанию Bates Saatchi & Saatchi, отвечая за кампании по продвижению товаров и услуг. Однако, как это часто случается в России с богатыми предприятиями, российская налоговая полиция однажды решила «навести порядок» в ее компании. После обысков офис была закрыт. И тогда Екатерина основала собственную компанию и начала обслуживать многих бывших своих клиентов. И тут грянул финансовый кризис 1998 года. Уехав в США, Екатерина сначала снималась в фильмах в Голливуде, а потом основала компанию “Американский балет Лос-Анджелеса», в который были приглашены несколько русских солистов балета. Этот театр теперь гастролирует по всему миру. А другая дочь, Наташа, сначала мечтала стать поваром. Однако ее вегетарианство ограничило возможности по использованию ингредиентов. Тогда она переквалифицировалась в специалиста по управлению персоналом, и сейчас живет и работает в Сиднее.

В 1999 году Джон ушел на пенсию и супруги решили переехать в Австралию. Но в Сиднее им не понравилось, и они направились в Голд Кост (Gold Coast). А через три года, когда они приехали в Крайстчерч на встречу выпускников Колледжа Христа (Christ’s College), бывшей школы Джона, им пришелся по вкусу прохладный климат города. Они решили вернуться в Новую Зеландию и жить в Крайстчерче, родном городе Джона.


Джон и Ольга в своем доме в Крайстчерче

Ольга смогла опять ходить в русскую церковь и была избрана старостой, после чего переизбиралась еще два раза, прослужив в церкви восемь лет. Именно в Крайстчерче Ольга, наконец, выполнила мечту всей своей жизни: в соавторстве с Джоном, историком-любителем, она написала книгу о своей матери, используя дневники ее и Доры, их рассказы, и собственные воспоминания. Два года прошло за компьютером, которым раньше она никогда не пользовалась. Ольга научилась не только печатать, но пользоваться всеми нужными программами, что очень пригодилось для продвижения книги после выхода из печати.

Однако после разрушительного землетрясения 2011 года жить в Крайстчерче стало трудно и Ольга с Джоном снова переехали в Окленд.

Семья продолжает жить мечтами. Едва распаковав вещи, Джон засел за компьютер писать книгу о неиспользованных возможностях экономики Новой Зеландии. А Ольга пестует новый проект: издать книгу о своей матери на русском языке. В октябре 2012 года супруги съездили на книжную выставку во Франкфурт, и теперь ищут издателей в Европе, Америке или России. (Дополнение: книга была недавно переведена на русский язык и скоро будет издана в России)

В России
В России Ольга была три раза. В первый раз она съездила к Екатерине в сентябре 1997 года и попала на празднование 850-летия Москвы. Но дочь проводила фестиваль для детей и Ольга была, в основном, предоставлена самой себе. Так что, кроме гуляния по Красной площади и другим историческим местам, она запомнила только огромные толпы народа, которые все время спешили, и множество пьяных по вечерам. «Я не привыкла к таким толпам», – вспоминает Ольга. «Мне сказали, что в тот день на Красной площади побывал миллион людей».

Она не почувствовала себя дома. «Мне было странно. Странно, что все говорили по-русски. Что народ был очень невежливый, что толкались и никогда не извинялись. А если я извинялась, на меня смотрели как на дикую». Комфортно Ольга себя почувствовала только при общении с продавщицей пирожков, которые она любила с детства. «Я познакомилась с женщиной, которая торговала пирожками на углу, где я жила. Мы подружились. Я потом узнала, что ей надо было ехать больше часа до своей точки. Я говорила в Москве со многими – с водителем Кати Павлом, с ее уборщицей. Это сторона России меня шокировала – что в таком городе такая беднота, что у людей такая трудная жизнь. Павел был инженером, но не мог найти работу. Уборщица, которая убирала у Кати дома и в офисе – тоже инженер на пенсии, в 55 лет не смогла найти работу. Было очень жалко людей».

В Питере, правда, было другое чувство. Туда она приехала с Джоном зимой 1998 года, и в том коротком визите им удалось немного побродить по городу и побывать на приеме в зеркальном зале Екатерининского дворца в Царском селе. Это был роскошный прием с танцами и угощениями. Но это не был еще ее Петербург.

Но только в третий раз, приехав летом 1998 года в Петербург с сестрой Мариной, ее мужем Александром Ильиным и их дочерью, Ольга почувствовала себя если не дома, то очень близко к нему. Они жили у родственников Александра – на Миллионной улице, прямо рядом с Зимним дворцом, в большой квартире дома дореволюционной постройки. Прогулки по городу и разговоры с гидами растопили сердце Ольги. «Там я могла гордиться своим происхождением. Когда я гидам говорила, что я Росси, со мной очень приятно общались и очень хорошо принимали», – вспоминает она.

«В Петербурге я почувствовала, что я когда-то давно, до революции, могла быть частью этого города».

Увиденное в России, особенно в Москве, было шоком, но Ольга и не ожидала попасть в Россию времен молодости своих родителей, о которой ей рассказывали. Она только хотела почувствовать себя дома.

«В душе ведь я русская. Но той Россия, в которой я могла вырасти, не существует».

Рейтинг поста:  +54